Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Райнис стоит возле открытого настежь окна наборной. Ветер треплет его волосы, раздувает рубашку на груди.
К нему вплотную подходит Александров.
— Ты слышал, Райнис?.. Они идут с твоей песней.
Райнис, не отрываясь, смотрит на грозные колонны демонстрантов.
— Вот ради такого дня стоило прожить жизнь!..
Все больше ширится, все громче звучит песня за окном:
…Все загрохочет
И там и тут,
И вздрогнут зданья
И упадут.
Дворцов и башен
Вам не сберечь, —
Их сбросят скалы
С могучих плеч.
В горах защиты
Вам не найти.
И горы местью
Грозят в пути!..
Райнис и Александров, обнявшись, слушают. Но неугомонный метранпаж и сейчас не оставляет поэта в покое:
— Райнис, а где же стихи?
Райнис с трудом отрывается от окна.
— Стихи?.. Стихи не задержат номер…
Он ищет глазами Абелите.
— Абелите, на чем мы остановились?
Абелите достает из кармана сложенный листок.
— Вот…
Так не останется, так оставаться не может.
Глупо надеяться, что пронесется вода…
Райнис на мгновенье закрывает глаза.
— Передавайте прямо в набор…
…Реки спадут, иссякая, и день будет прожит?
Так же, как прежде?.. О, нет, никогда, никогда!..
Абелите стоит возле пожилого наборщика и тихо повторяет вслед за Райнисом:
…Реки спадут, иссякая, и день будет прожит?
Так же, как прежде?.. О, нет, никогда, никогда!..
На фоне песни вдохновенно звучит голос поэта:
…Пусть крепок лед и пускай он усилия множит:
Сердце, что рвется к свободе и жизни, — сильней!
Так не останется, так оставаться не может,
Все переменится в мире до самых корней!
В приемной барона фон Мейендорфа собираются высокопоставленные чиновники и крупные фабриканты. Здесь человек тридцать.
Некоторые сидят на низких кожаных диванах, иные прогуливаются группами по два-три человека. Все они с беспокойством чего-то ждут.
У окна стоит сильно располневший Вимба, беседуя с известным «знатоком» культуры помещичьего земледелия профессором Мюллером. У обоих подавленный, напуганный вид.
У выхода на большую лестницу, возле фигуры рыцаря в латах, пытается примоститься дряхлый судейский чиновник, который председательствовал на процессе Райниса. Его о чем-то спрашивает низенький полный банкир с прищуренными, беспрерывно бегающими глазками.
За окном раздаются ружейные залпы.
Банкир беспокойно посматривает на дребезжащие стекла, судья незаметно мелко крестится.
Снизу по лестнице, быстро семеня ножками, поднимается Ангелов — управляющий канцелярией барона.
У него в руках целая пачка телеграмм.
Несколько солидных коммерсантов во главе с Вимбой немедленно устремляются навстречу Ангелову.
Вимба загораживает управляющему канцелярией дорогу и нетерпеливо спрашивает:
— Ну, как?.. Что слышно, господин Ангелов?
Ангелов быстро тараторит:
— В Москву прибыл на усмирение Семеновский полк… В Санкт-Петербурге стачки… Всюду стачки.. Всюду, всюду стачки… Разрешите пройти, господа…
Он с большой ловкостью пробирается между важными особами, запрудившими приемную, и исчезает за дверью кабинета Мейендорфа.
За окнами продолжается оживленная перестрелка. Выстрелы раздаются где-то совсем близко.
Судейский чиновник наклоняется к банкиру и завистливо произносит:
— В Петербурге стоит лейб-гвардия!.. И драгуны!..
Банкир полон негодования.
— В Москву, говорят, уже прибыли… А у нас, как всегда, одни обещания!.. Где генерал Орлов — спрашиваю я?
На лестнице появляется красивый офицер в жандармском мундире. Это Королев, давно уже произведенный в подполковники. Приобретя с годами некоторую солидность, он не спеша взбирается по ступеням.
У входа в приемную его окружают плотным кольцом. Низенький банкир нервно вскрикивает:
— Господин Королев?..
Жандармский офицер высоко поднимает телеграмму, зажатую в белой перчатке.
— Из Царского Села!.. Позвольте, господа…
Перед ним почтительно расступаются, давая дорогу.
Слышатся взволнованные голоса:
— Пропустите… Дайте дорогу, господа… Отойдите…
Кабинет Мейендорфа. Заметно постаревший барон мечется из угла в угол, по своей привычке измеряя шагами пушистый ковер. Входит Королев и встает навытяжку..
— Ваше превосходительство… Телеграмма от государя!
Мейендорф с неожиданным проворством подбегает к Королеву и вырывает у него телеграмму из рук.
В приемной все толпятся вокруг низенького банкира и Вимбы, о чем-то спорящих между собой.
С улицы доносится ровная барабанная дробь и отдаленный топот марширующих солдат.
Толкая друг друга, чиновники и коммерсанты спешат к окнам… Долго прислушиваются…
Общее молчание прерывает низенький банкир.
— Наконец, порядок будет обеспечен!
Сразу повеселевший Вимба поддерживает его:
— Да, да, теперь я спокоен!
Распахивается массивная дверь. В приемную входит сияющий Мейендорф с телеграммой в руках.
— Господа!.. Отличные известия!.. Телеграмма от государя!
К нему устремляются со всех сторон. Потные, возбужденные лица ожидающих странно дисгармонируют с их форменными сюртуками и безукоризненными визитками.
Барон выдерживает приличествующую случаю паузу, затем радостным тоном читает:
— «Патронов не жалеть. Арестованных не иметь. Николай».
Коммерсанты и чиновники наперебой аплодируют.
Низенький банкир визгливо кричит:
— Ура!..
Мейендорф негнущимися подагрическими ногами подходит к окну и раскрывает его.
Заглушая барабанную дробь, в комнату врывается кавалерийский марш, быстрый цокот лошадиных копыт…
Барон барабанит пальцами по подоконнику, стараясь попасть в такт музыке.
— И, как видите, мы можем приступить… Лейб-гвардия и драгуны!..
Сверху, через окно, видна широкая улица, по которой, стараясь держать равнение, на рысях проходят драгунские эскадроны.
Кроме кавалеристов, на улице ни души. Все окна и ворота наглухо заперты.
Посетители Мейендорфа толпятся у окон, любуясь долгожданной картиной прибытия войск.
К Мейендорфу протискивается Вимба. Только теперь барон его замечает.
— А-а… милейший Вимба… Если я не ошибаюсь, вы когда-то очень увлекались Аспазией?..
Миллионер с осторожностью осведомляется:
— А что-нибудь случилось, барон?..
Мейендорф неопределенно улыбается.
— Нет, пока… Но неудобно оставлять на свободе вдову казненного поэта…
Вимба не может скрыть своей радости.
— А разве Райнис?..
Барон успокоительно отвечает:
— Пока, нет… Но…
Вимба, помявшись, с театральной аффектацией произносит:
— В дни великих испытаний любовь смолкает, ваше превосходительство.
Мейендорф усмехается и поощрительно хлопает Вимбу по плечу.
Бравурно звучит за окнами походный кавалерийский марш.
21Марш сменяет тревожная музыка. В нее вплетаются выстрелы, крики, конский топот, свист нагаек.
Официальная бумага с текстом, отпечатанным на пишущей машинке. В левом углу — типографский штамп.
Министерство внутренних дел
Канцелярия временного
Прибалтийского
генерал-губернатора
5 отдел
15 декабря 1905 г.
№ 133/6
Секретно
ГГ. КОМАНДИРАМ
КАРАТЕЛЬНЫХ ОТРЯДОВ
Генерал-майорам
ВЕНДТУ и ОРЛОВУ,
есаулу графу фон ГРАББЕ
По Высочайшему Повелению вам надлежит незамедлительно подавить все очаги бунта. При проведении операции в первую очередь должны быть арестованы и преданы военно-полевому суду нижеследующие лица: Александров, Петерис, Райнис (поэт), Приеде, Кириллов, Мауриньш, Букс, Полонский.
Тайный советник барон фон МейендорфТишина. В разгромленном коридоре, который ведет в помещение редакции газеты «Циня», появляется Аспазия. Она медленно проходит через комнату экспедиции, осторожно смотрит по сторонам…
Кругом все разбито. В углу валяются обломки мебели, полусожженные обрывки бумаг…
Поэтесса спускается по деревянной лесенке в наборную. Здесь она застает картину еще большего разгрома… Вместо окон зияют пустые дыры, весь пол усыпан щепками, осколками стекол, шрифтом…
